Главная · Сны Пресвятой Богородицы · А жить когда обломов. В чем смысл жизни Обломова? Обломов: история жизни. Положительные черты в характере главного героя

А жить когда обломов. В чем смысл жизни Обломова? Обломов: история жизни. Положительные черты в характере главного героя

Все мы рано или поздно задумываемся о смысле жизни. Несмотря на глубину этого философского вопроса, почти каждый человек даёт себе на него простой ответ, руководствуясь своими ценностями. Смысл жизни человека отражает то, что для него действительно важно.

Главный герой романа Ивана Александровича Гончарова «Обломов» сначала с трудом вызывает у читателя симпатию. Он бездеятелен, лишён стремлений… Особых потрясений и проблем он на своём веку не встретил, чему виной его чересчур заботливые родители и барское происхождение. Жизнь Ильи Ильича протекает спокойно, и он к этому слишком привык, чтобы менять что-либо. При всей бездеятельности Обломов не пуст: у него живая душа и богатое воображение, чем он всерьёз заинтересовал Ольгу Ильинскую.

В чём смысл жизни такого человека? Обломов мечтает обрести покой, он не нуждается в кипучей энергии повседневности. Его идеал – спокойная и размеренная семейная жизнь, окружённая любимой женой и детьми. Любовь – его наивысшая ценность. Именно поэтому любовь к Ольге подняла героя с дивана. Он увидел в ней то, о чём мечтал, то, в чём видел смысл своей жизни.

Но обрёл покой он не с Ольгой, а Агафьей Пшеницыной. Именно Агафья смогла окружить Илью материнской любовью и заботой, как в детстве. Обломов смог вернуться к своему естественному бездеятельному состоянию и уделить всего себя жене и детям.

Далеко не каждому понятны и приемлемы идеалы Ильи Ильича. Для кого-то он покажется ленивым и угасающим человеком. Да, Обломов прожил недолгую и незаметную для мира жизнь, но он был счастлив, прожив свои последние дни в кругу родных и близких людей. Он умер, искренне оплаканный любимой женой…

Образ жизни Андрея Ивановича Штольца резкоконтрастирует с образом жизни его друга. Андрей не представляет свои дни без постоянной работы. При этом на протяжении всего романа Гончаров не пишет о том, чем именно этот герой занимается. Смысл его жизни – деятельность, реализация себя. Как и Обломову, этот идеал привили Штольцу ещё в детстве его родители. Отец научил его самостоятельно добиваться всего и к чему-либо стремиться.

Несмотря на огромную разницу в мировосприятии, оба героя искренне уважают и ценят друг друга. И они поступают правильно, ведь все люди разные и имеют разные идеалы, но этим они интересны и уникальны.

В чем смысл жизни? Это вопрос, на который сложно найти ответ.

Рано или поздно, в жизни каждого человека наступает момент, когда он спрашивает себя, есть ли в жизни смысл. Невзирая на глобальность этого риторического вопроса, почти каждый житель планеты даёт себе на него простой ответ: смысл жизни в том, что ты живешь. Смысл жизни в том, что жизнь важна.

Роман «Обломов» написал Иван Александрович Гончаров. Главный герой этого произведения мало у кого вызывает симпатию. Он, человек прожигающий жизнь, не имеет цели. Проблемы и переживания редко встречались на его жизненном пути, чему виной чрезмерная опека родителей и дворянское происхождение. Жизнь Ильи протекает размеренно. Многие читатели могли бы сказать, что он пуст, но на самом деле у него был богатый внутренний мир. Мир фантазий, убеждений и планов. Планов земных.

Обломов жаждет найти покой и равновесие. Ему нравится его тихая, незаметная жизнь. Его не особенно заботит то, что происходит вокруг. Его цель – спокойствие и размеренность. Для него была важна семья. Семейные ценности и жизнь, окружённая любящей женой и здоровыми детьми. Любовь для него – смысл жизни. Именно поэтому влечение к Ольге заставляет его очнуться. Он увидел в ней идеальную женщину.

Но «его женщиной» оказалась не Ольга, а Агафья. Только с ней он смог обрести душевный покой и почувствовал себя действительно счастливым. Семейная жизнь, любящая жена, дети… В этом он видел смысл своей жизни. Банально, скажите вы. Возможно, но большинство людей на планете земля живут именно такими мечтами.

Далеко не каждому импонируют идеалы Обломова. Бездействие – его главный недостаток. В его жизни практически ничего не происходит, она стоит на месте, но Обломова это не гнетет, а более того, устраивает. В нем не было огня и жажды жизни. В нем не было той страстности, что присутствует у людей, которые ведут активный образ жизни. Жизнь Обломова была недолгой. Она была незаметной и скучной, но он был счастлив в своем мирке, прожив последние дни в кругу людей, которые его любят.

Когда он умер, близкие искренне оплакивали его кончину, скорбели о нем. Потом долгие годы вспоминали.

А вот образ жизни Андея Штольца абсолютная противоположность Обломова. Деятельный. Целеустремленный. В нем бурлила жизнь. Штольц был трудоголиком. Он очень трепетно относился к своей работе. Смысл его жизни было движение. Движение вперед. Гончаров в своем произведении не уточняет род деятельности Штольца, но это и не так важно. Сам факт его занятости уже характеризует этого героя. Этот герой занимается самореализацией и безусловно вызывает симпатию.

Их мировоззрение было разным, но оба героя искренне ценят друг друга и уважают. Их союз можно назвать настоящей дружбой. Уникальность их дружбы заключается в том, что, несмотря на то, что ни разные, их дружба была крепка и нерушима.

Несколько интересных сочинений

  • Суть и смысл комедии Недоросль Фонвизина сочинение

    Сначала комедия считается простым повседневным произведением – главная мысль линейна и централизована на замужестве Софьи. Она еще ребенком осталась без родителей и живет в помещичьей семье Простаковых.

    • Галина Четвертак – это одна из главных героинь повести «А зори здесь тихие …» известного советского писателя, фронтовика и потомственного офицера Бориса Львовича Васильева. Из всех девушек-зенитчиц - она самая молодая.

  • Примеры памяти из литературы (аргументы для сочинения)

    Вопрос сохранения памяти стоит очень остро. Память – это то, что помогает нам жить правильно. В истории было много разных жизненных ситуаций, которые повторяются из года в год. Так устроена человеческая жизнь

  • Сочинение Тургеневская девушка в Асе Тургенева

    Главная героиня повести «Ася» дана через восприятие Н.Н, с которым девушка познакомилась в Германии и которого полюбила взаимно. Однако, любовь не принесла им счастья, так как Н.Н не мог отдаться этой любви

  • О проявлении нравственного начала в истории, в жизни, в судьбе сочинение

    Нравственность – это понятия, объясняющее стремление человека соответствовать каким-либо нормам, порядкам, или же, стандартам. Человек по своей природе существо, зависимое от мнения и оценки людей, которые его окружают

Произведение Ивана Александровича Гончарова "Обломов" написано много лет назад, но проблемы, затронутые в нем, остаются актуальными и сегодня. Главный персонаж романа всегда вызывал у читателя огромный интерес. В чем смысл жизни Обломова, кто он такой и был ли на самом деле лентяем?

Абсурдность жизни главного героя произведения

С самого начала произведения Илья Ильич предстает перед читателем в совершенно абсурдной ситуации. Он каждый день проводит в своей комнате. Лишенный каких-либо впечатлений. В его жизни не происходит ничего нового, нет ничего, что наполнило бы ее каким-то смыслом. Один день похож на другой. Абсолютно ничем не увлекаясь и не интересуясь, этот человек, можно сказать, напоминает растение.

Единственное занятие Ильи Ильича - это удобное и безмятежное лежание на диване. С самого детства он привык к тому, что о нем постоянно заботятся. Он никогда не думал о том, как обеспечить собственное существование. Всегда жил на всем готовом. Не было такого случая, который бы нарушил его безмятежное состояние. Жить ему просто удобно.

Бездействие не делает человека счастливым

И это постоянное лежание на диване не вызвано какой-то неизлечимой болезнью или психологическим расстройством. Нет! Ужасно то, что это естественное состояние главного персонажа романа. Смысл жизни Обломова заключен в мягкой обивке дивана и удобном персидском халате. Каждому человеку время от времени свойственно задумываться о цели собственного существования. Приходит время, и многие, оглядываясь назад, начинают рассуждать: "А что я сделал полезного, зачем я вообще живу?"

Конечно, не каждому дано свернуть горы, совершить какой-либо героический поступок, но сделать собственную жизнь интересной и полной впечатлений может любой человек. Никого и никогда бездействие еще не сделало счастливым. Возможно, лишь до какого-то определенного момента. Но это никак не относится к Илье Ильичу. Обломов, история жизни которого описана в одноименном романе Ивана Александровича Гончарова, не тяготится своим бездействием. Его все устраивает.

Жилище главного персонажа

О характере Ильи Ильича можно судить уже из некоторых строк, в которых автор описывает комнату, где обитал Обломов. Конечно, убранство помещения не выглядело бедным. Обставлена она была шикарно. И тем не менее не было в ней ни уюта, ни комфорта. Картины, которые висели на стенах комнаты, были обрамлены рисунками паутины. Зеркала, предназначенные для того, чтобы увидеть в них свое отражение, могли быть использованы вместо бумаги для письма.

Вся комната была покрыта пылью и грязью. Где-то валялась случайно брошенная вещь, которая так и будет лежать, пока не понадобится снова. На столе - неубранная посуда, крошки и объедки вчерашней трапезы. Все это не вызывает чувства уюта. Но Илья Ильич не замечает этого. Паутина, пыль, грязь и неубранная посуда - это естественные спутники его ежедневного возлежания на диване.

Мечтательность в характере Ильи, или Как в деревне

Зачастую Илья Ильич упрекает в неряшливости собственного слугу, которого зовут Захар. Но тот как будто подстроился под характер хозяина, а возможно, и сам изначально был недалек от него, совершенно спокойно реагирует на неопрятность жилища. По его рассуждениям, нет никакого смысла убирать комнату от пыли, так как она все равно там скапливается вновь. Так в чем же смысл жизни Обломова? Человека, который даже собственного слугу не может заставить навести порядок. Он не может управлять даже своей жизнью, а существование окружающих ему вообще неподвластно.

Конечно, иногда он мечтает совершить что-то для своей деревни. Он пытается придумать какие-то планы, опять же - лежа на диване, для того что бы переустроить деревенский быт. Но этот человек уже настолько оторван от реальности, что все построенные им мечты так и остаются ими. Планы такие, что их воплощение практически невозможно. Все они обладают каким-то чудовищным размахом, не имеющим ничего общего с реальностью. Но смысл жизни в произведении "Обломов" не раскрывается только лишь в описании одного персонажа.

Герой, противоположный Обломову

В произведении присутствует еще один герой, который и пытается пробудить Илью Ильича от его ленного состояния. Андрей Штольц - это человек, наполненный кипящей энергией и живостью ума. За что бы ни брался Андрей, все ему удается, и от всего он получает удовольствие. Он даже не задумывается, зачем делает то или иное дело. По словам самого персонажа, он трудится ради труда.

Чем отличается смысл жизни Обломова и Штольца? Андрей никогда не лежит, как Илья Ильич, без дела. Он всегда чем-то занят, у него огромный круг общения с интересными людьми. Штольц никогда не сидит на одном месте. Он постоянно в разъездах, знакомится с новыми местами и людьми. Но тем не менее не забывает об Илье Ильиче.

Влияние Андрея на главного персонажа

Монолог Обломова о смысле жизни, его суждения о ней, совершенно противоположны мнению Штольца, который становится единственным, кто смог поднять Илью с мягкого дивана. Более того, Андрей попытался даже вернуть своего товарища к активной жизни. Для этого он прибегает к некому ухищрению. Знакомит его с Ольгой Ильинской. Понимая, что приятное общение с красивой женщиной, возможно, быстрее пробудит в Илье Ильиче вкус к жизни более разнообразной, чем существование в его комнате.

Как же меняется под влиянием Штольца Обломов? История жизни его теперь связана с красавицей Ольгой. В нем даже пробуждаются нежные чувства к этой женщине. Он пытается измениться, подстроиться под тот мир, в котором живут Ильинская и Штольц. Но его долгое лежание на диване, его не проходят бесследно. Смысл жизни Обломова, связанный с его неуютной комнатой, очень глубоко укоренился в нем. Проходит какое-то время, и он начинает тяготиться отношениями с Ольгой. И, конечно, разрыв их стал неизбежным.

Смысл жизни и смерти Обломова

Единственной мечтой Ильи Ильича становится желание обрести покой. Ему не нужна кипучая энергия повседневной жизни. Тот мир, в котором он замкнут, с его маленьким пространством кажется ему гораздо приятнее и комфортнее. А та жизнь, которую ведет его друг Штольц, не привлекает его. Она требует суеты и движения, а это несвойственно характеру Обломова. Наконец вся кипучая энергия Андрея, которая постоянно наталкивается на равнодушие Ильи, иссякла.

Илья Ильич находит свое утешение в доме вдовы, фамилия которой Пшеницына. Женившись на ней, Обломов о жизни совершенно перестал беспокоиться и постепенно впал в моральную спячку. Теперь он снова облачен в свой любимый халат. Опять лежит на диване. Обломова приводит его к медленному угасанию. В последний раз Андрей навещает своего друга уже под неусыпным оком Пшеницыной. Он видит, как опустился его друг, и делает последнюю попытку, чтобы вытащить его из омута. Но смысла в этом нет.

Положительные черты в характере главного героя

Раскрывая смысл жизни и смерти Обломова, необходимо упомянуть, что Илья Ильич все-таки не является отрицательным героем в этом произведении. Есть в его образе и достаточно яркие положительные черты. Он безгранично гостеприимный и радушный хозяин. Несмотря на постоянное лежание на диване, Илья Ильич очень образованный человек, он ценит искусство.

В отношениях с Ольгой он не проявляет грубости или нетерпимости, галантен и обходителен. Его очень богат, но разрушен излишней заботой с самого детства. Сначала можно подумать, что Илья Ильич безгранично счастлив, но это лишь иллюзия. Сон, который заменил реальное состояние.

Обломов, которого превратилась в трагедию, вроде бы доволен своим положением. И тем не менее он понимает никчемность своего существования. Приходят к нему моменты осознания собственного бездействия. Ведь запретил Илья Штольцу пускать Ольгу к нему, не захотел, чтобы видела она процесс его разложения. Не может человек образованный не понимать, насколько пуста и однообразна его жизнь. Лишь лень не дает изменить ее и сделать яркой и разнообразной.

Роман Ивана Гончарова «Обломов» носит весьма поучительный характер.

Образ жизни Обломова являет собой сплошную рутину, и главный герой даже не пытается вырваться из нее самостоятельно. С помощью этого персонажа автор докажет, что лень и равнодушие губят судьбы людей.

Первая встреча

Иван Гончаров знакомит читателя с Ильей Ильичем Обломовым уже с первых страниц романа. Мужчина лежит в собственной постели с отрешенным взглядом. Он пытается заставить себя подняться, но попытки заканчиваются безрезультатно. Обещания встать спустя часок приводят к тому, что день плавно переходит к вечеру, и покидать постель уже необязательно.

Жизнь в горизонтальном положении

Илья думает о настигших его несчастиях. Так мужчина называет хлопоты, связанные с делами в имении, доставшемуся от родителей, и поиском новой квартиры.

Внимание! У Вас нет прав для просмотра скрытого текста.

Приказы старому лакею Захару он отдает в кровати. Гостей, часто навещавших его, барин принимает лежа, в старом штопаном халате.

Приходят и бывшие сослуживцы Обломова. А он вовсе не стремится показаться с лучшей стороны, встречая их бодрым и в прекрасном здравии. Молодым, красивым мужчинам он всегда жалуется на здоровье.

Беспорядок в квартире и в душе

Редко выходит из дому. Приглашения знакомых посетить светские рауты он отвергает. Оправдывает отказ плохим самочувствием, ячменями, сквозняками и сыростью, которая ему противопоказана.

«Когда пребывал дома - почти всегда лежал, и все в одной комнате».

Его лучший друг Андрей Иванович Штольц сравнивает Обломова с животным, постоянно пребывающим в темном логове.

«Неужели к подобному быту ты готовил себя, чтоб спать, как крот в норе?».

Захар докладывает Андрею, что давно начистил обувь хозяина, а сапоги стоят нетронутыми.

Просыпается он поздно. Ест и пьет чай в постели. Носки ему помогает одевать лакей. Домашние туфли стоят возле кровати, чтобы опустив ноги было легко попасть в них. Обломов очень ленив. Никогда не приберет за собой. В его комнате находятся горы грязной посуды, которую мужчине сложно отнести на кухню. С детства в его семье было заведено спать днем. Илья и сейчас придерживается подобного распорядка.

«После обеда ничего не могло нарушить сна Обломова. Он обыкновенно ложился на диване на спину».

Положительные перемены

После знакомства с Ольгой Ильинской Обломов меняется в лучшую сторону. Он окрылен новыми чувствами. Любовь придает ему сил, вдохновляет.

«Он прочел несколько книг, написал письма в деревню, сменил старосту в собственном имении. Не ужинал, и уже две недели не ведает, что значит прилечь днем. Встает в семь часов. На лице ни сна, ни усталости, ни скуки. Он весел, напевает».

Подобное состояние длились недолго. Илью вновь начинает пленить прошлая жизнь. Он понимает, что не сможет дать Ольге уверенность и силу, которую девушка ждет от него.

Жизнь с вдовой Пшеницыной

Вскоре он женится на вдове Агафье Матвеевне Пшеницыной, у которой снимает комнату в доме на Выборгской улице. Подобный типаж женщины подходит ему гораздо больше, нежели Ильинская. Агафья готова исполнять все его прихоти, ничего не требуя взамен.

«Обломов, замечая участие хозяйки в его делах, предложил, в виде шутки, взять заботы о его продовольствии на себя и избавить его от хлопот».

Умирает Илья Ильич в возрасте сорока лет. Он часто сравнивал себя со старым кафтаном, уже непригодным послужить на благо. Его малоподвижный образ жизни привел к тому, что у него так рано пошатнулось здоровье. Человеку был дан шанс изменить собственную судьбу, но лень оказалась сильнее.

Жизнь и смерть Обломова. Эпилог романа. В третий и последний раз Штольц навещает своего друга. Под заботливым оком Пшеницыной Обломов почти осуществил свой идеал: «Грезится ему, что он достиг той обетованной земли, где текут реки меду и молока, где едят незаработаннный хлеб, ходят в золоте и серебре…», и Агафья Матвеевна оборачивается сказочной Миликтрисой Кирбитьевной... Домик на Выборгской стороне напоминает сельское приволье.

Однако герой так и не доехал до родной деревни. Тема «Обломов и мужики» проходит через весь роман. Еще в первых главах мы узнали, что в отсутствие барина крестьянам живется туго. Староста докладывает, что мужики «убегают», «просятся на оброк». Вряд ли им лучше стало под властью Затертого. Пока Обломов утопал в своих проблемах, он упустил возможность проложить дорогу, построить мост, как сделал его сосед, деревенский помещик. Нельзя сказать, что Илья Ильич вовсе не думает о своих крестьянах. Но его планы сводятся к тому, чтобы все осталось как есть. И на совет открыть для мужика школу Обломов с ужасом отвечает, что «он, пожалуй, и пахать не станет...» Но время не остановить. В финале мы узнаем, что «Обломовка не в глуши больше <…>, на нее пали лучи солнца!» Крестьяне, как ни было трудно, обошлись без барина: «…Года через четыре она будет станцией дороги <…>, мужики пойдут работать на насыпь, а потом по чугунке покатится <…> хлеб к пристани... А там …школы, грамота…» А вот обошелся ли Илья Ильич без Обломовки? Логикой повествования Гончаров доказывает излюбленные свои мысли. И то, что на совести каждого помещика лежит забота о судьбах сотен людей («Счастливая ошибка»). И то, что деревенская жизнь есть самая естественная и потому самая гармоническая для русского человека; она сама направит, научит и подскажет, что делать лучше всяких «планов» («Фрегат “Паллада”»).

В домике на Выборгской Обломов опустился. То, что было свободным сном, сделалось галлюцинацией - «настоящее и прошлое слились и перемешались». В первый приезд Штольцу удалось поднять Обломова с дивана. Во второй он помог другу в решении практических дел. И вот теперь с ужасом понимает, что бессилен что-либо изменить: <«Вон из этой ямы, из болота, на свет, на простор, где есть здоровая, нормальная жизнь!» - настаивал Штольц…

«Не поминай, не тревожь прошлого: не воротишь! - говорил Обломов. - Я прирос к этой яме больным местом: попробуй оторвать - будет смерть… Я все чувствую, все понимаю: мне давно совестно жить на свете! Но не могу идти с тобой твоей дорогой, если б даже захотел.. Может быть, в последний раз было еще возможно. Теперь... теперь поздно...» Даже Ольга не в состоянии воскресить его: «Ольга! - вдруг вырвалось у испуганного Обломова… - Ради Бога, не допускай ее сюда, уезжай!»

Как в первый приезд, Штольц подводит печальный итог:

Что там? - спросила Ольга…

Ничего!..

Он жив, здоров?

Что ж ты так скоро воротился? Отчего не позвал меня туда и его не привел? Пусти меня!

Что же там делается?… Разве «бездна открылась»? Скажешь ли ты мне?.. Да что такое там происходит?

Обломовщина!

И если Илья Ильич нашел людей, которые согласны терпеть эту жизнь около себя, то самая природа, кажется, выступила против, отмеривая краткий срок подобному существованию. Оттого трагикомическое впечатление производят попытки той же Агафьи Матвеевны ограничить мужа. «Сколько раз прошли? - спросила она Ванюшу… - Не ври, смотри у меня… Помни воскресенье, не пущу в гости <…>». И Обломов волей-неволей отсчитал еще восемь раз, потом уже пришел в комнату...»; «Хорошо бы к этому пирог!» - «Забыла, право забыла! А хотела еще с вечера, да память у меня словно отшибло!» - схитрила Агафья Матвеевна». В этом нет смысла. Ибо иной цели в жизни, кроме еды и сна, она предложить ему не может.

Описанию болезни и смерти своего героя Гончаров уделяет сравнительно немного места. И. Анненский обобщает читательские впечатления, говоря, что «мы прочли о нем 600 страниц, мы не знаем человека в русской литературе так полно, так живо изображенного. А между тем его смерть действует на нас меньше, чем смерть дерева у Толстого…» Почему? Критики «серебряного века» единодушны, потому что самое страшное с Обломовым уже произошло. Духовная смерть опередила физическую. «Он умер потому, что кончился…» (И. Анненский). «“Пошлость” окончательно “восторжествовала над чистотой сердца, любовью, идеалами”». (Д. Мережковский).

Прощается Гончаров со своим героем взволнованным лирическим реквиемом: «Что же стало с Обломовым? Где он? Где? - На ближайшем кладбище под скромной урной покоится тело его <…>. Ветви сирени, посаженные дружеской рукой, дремлют над могилой, да безмятежно пахнет полынь. Кажется, сам ангел тишины охраняет сон его».

Казалось бы, здесь неоспоримое противоречие. Высокая надгробная речь опустившемуся герою! Но жизнь не может считаться бесполезной, когда кто-то вспоминает о тебе. Светлая печаль наполнила высшим смыслом жизнь Агафьи Матвеевны: «Она поняла, что <…> Бог вложил в ее жизнь душу и вынул опять; что засветилось в ней солнце и померкло навсегда… Навсегда, правда; но зато навсегда осмыслилась и жизнь ее: теперь уж она знала, зачем жила и что жила не напрасно».

В финале мы встречаем Захара в обличии нищего на церковной паперти. Осиротевший камердинер предпочитает просить Христа ради, нежели служить «неугодливой» барыне. Между Штольцем и его знакомым литератором происходит следующий диалог о покойном Обломове:

А был не глупее других, душа чиста и ясна, как стекло; благороден, нежен, и - пропал!

Отчего же? Какая причина?

Причина… какая причина! Обломовщина! - сказал Штольц.

Обломовщина! - с недоумением повторил литератор. - Что это такое?

Сейчас расскажу тебе… А ты запиши: может быть, кому-нибудь пригодится. «И он рассказал ему, что здесь написано.»

Таким образом, композиция романа строго кольцевая, в ней невозможно вычленить начало и конец. Все, что мы читаем с первых страниц, оказывается, можно истолковать как рассказ про Обломова, его друга. В то же время Штольц мог поведать историю недавно завершившейся жизни. Таким образом, круг человеческой жизни пройден дважды: в реальности и воспоминаниях друзей.

Гончаров, певец гармонии, не смог завершить свою книгу одной минорной нотой. В эпилоге появляется новый маленький герой, который, быть может, сумеет гармонично соединить лучшие черты отца и воспитателя. «Не забудь моего Андрея! - были последние слова Обломова, сказанные угасшим голосом…» «Нет, не забуду я твоего Андрея <…>, - обещает Штольц.- Но поведу твоего Андрея, куда ты не мог идти <…> и с ним будем проводить в дело наши юношеские мечты».

Проведем маленький эксперимент. Откройте последнюю страницу издания "Обломова" - любого, которое Вы держите в руках. Перевернув ее, вы обнаружите почти наверняка статью Николая Александровича Добролюбова «Что такое обломовщина?» Работу эту необходимо знать хотя бы потому, что она является одним из образцов русской критической мысли девятнадцатого столетия. Однако первый признак свободного человека и свободной страны - это возможность выбора. Статью Добролюбова интереснее рассматривать рядом со статьей, с которой она появилась практически одновременно и с которой во многом полемична. Это рецензия Александра Васильевича Дружинина «“Обломов”. Роман И.А. Гончарова».

Критики единодушны в восхищении образом Ольги. Но если Добролюбов видит в ней новую героиню, главного борца с обломовщиной, Дружинин видит в ней воплощение вечной женственности: «Нельзя не увлечься этим светлым, чистым созданием, так разумно выработавшим в себе все лучшие, истинные начала женщины…»

Разногласия между ними начинаются с оценки Обломова. Добролюбов полемизирует с самим автором романа, доказывая, что Обломов - ленивое, испорченное, никчемное существо: «Он (Обломов) не поклонится идолу зла! Да ведь почему это? Потому, что ему лень встать дивана. А стащите его, поставьте на колени перед этим идолом: он не в силах будет встать. Грязь к нему не пристанет! Да пока лежит один. Так еще ничего; а как придет Тарантьев, Затертый. Иван Матвеич - брр! какая отвратительная гадость начинается около Обломова».

Истоки характера Обломова критик проницательно угадывает в его детстве. У обломовщины он усматривает в первую очередь социальные корни: «…Он (Обломов ) с малых лет видит в своем доме, что все домашние работы исполняются лакеями и служанками, а папенька и маменька только распоряжаются да бранятся за дурное исполнение». Приводит в пример символический эпизод с натягиванием чулок. Он рассматривает и Обломова как социальный тип . Это барин, владелец «трехсот Захаров», который «рисуя идеал своего блаженства, … не думал утвердить его законность и правду, не задал себе вопроса: откуда будут браться эти оранжереи и парники… и с какой стати будет он ими пользоваться?»

И все же психологический анализ персонажа и значения всего романа не так интересен критику. Он постоянно прерывается «более общими соображениями» об обломовщине. В герое Гончарова критик прежде всего сложившийся литературный тип, генеалогию его критик проводит от Онегина, Печорина, Рудина. В литературной науке его принято называть типом лишнего человека. В отличие от Гончарова, Добролюбов сосредоточивается на его отрицательных чертах: «Общее у всех этих людей то, что в жизни нет им дела, которое бы для них было жизненной необходимостью, сердечной святыней…»

Добролюбов прозорливо угадывает, что причиной непробудного сна Обломова стало отсутствие высокой, по настоящему благородной цели. Эпиграфом избрал слова Гоголя: «Где же тот, кто бы на родном языке русской души умел бы сказать нам это всемогущее слово “вперед?..”»

Посмотрим теперь статью Дружинина. Будем откровенны: читать его намного труднее. Едва мы развернем страницы, имена философов и поэтов, Карлейля и Лонгфелло, Гамлета и художников фламандской школы так и запестрят у нас перед глазами. Интеллектуал высочайшего кругозора, знаток английской словесности, Дружинин и в своих критических работах не снисходит до среднего уровня, но ищет равного себе читателя. Между прочим, так и можно проверить степень собственной культуры - спросить себя, какие из упоминаемых имен, картин, книг мне знакомы?

Вслед за Добролюбовым, он уделяет много внимания «Сну...» и видит в нем «шаг к уяснению Обломова с его обломовщиной». Но, в отличие от него, сосредоточивается на лирическом содержании главы. Дружинин увидел поэзию даже в «заспанном челядинце», и поставил в высшую заслугу Гончарову то, что он «опоэтизировал жизнь своего родного края». Таким образом, критик слегка коснулся национального содержания обломовщины. Защищая любимого своего героя, критик призывает: «Окиньте роман внимательным взглядом, и вы увидите, как много в нем лиц, преданных Илье Ильичу и даже обожающих его…» Ведь это неспроста!

«Обломов - ребенок, а не дрянной развратник, он соня, а не безнравственный эгоист или эпикуреец...» Чтобы подчеркнуть нравственную ценность героя, Дружинин задается вопросом: кто в конечном счете полезнее для человечества? Наивное дитя или усердный чиновник, «подписывающий бумагу за бумагой»? И отвечает: «Ребенок по натуре и по условиям своего развития, Илья Ильич … оставил за собой чистоту и простоту ребенка - качества, драгоценные во взрослом человеке». Люди «не от мира сего» так же необходимы, поскольку «посреди величайшей практической запутанности, часто открывают нам область правды и временами ставят неопытного, мечтательного чудака и выше… целой толпы дельцов, его окружающих». Критик уверен в том, что Обломов - тип общечеловеческий , и восклицает: «Нехорошо той земле, где нет добрых и неспособных на зло чудаков вроде Обломова!»

В отличие от Добролюбова, не забывает он и про Агафью Матвеевну. Дружининым сделано тонкое наблюдение о месте Пшеницыной в судьбе Обломова: она поневоле была «злым гением» Ильи Ильича, «но этой женщине все будет прощено за то, что она много любила». Критик увлечен тонким лиризмом сцен, рисующих горестные переживания вдовы. В противоположность ей, критик показывает эгоизм четы Штольцев по отношению к Обломову в сценах, где «ни житейский порядок, ни житейская правда… нарушены не были».

Вместе с тем в его рецензии можно найти ряд спорных суждений. Критик избегает разговора о том, почему гибнет Илья Ильич. Отчаяние Штольца при виде опустившегося друга вызвано, по его мнению, только тем, что Обломов женился на простолюдинке.

Как и Добролюбов, Дружинин выходит за рамки рассмотрения романа. Он рассуждает об особенностях таланта Гончарова, сопоставляет его с голландскими живописцами. Подобно нидерландским пейзажистам и создателям жанровых сценок, детали быта под его пером обретают бытийный масштаб и «творческий дух его отражался во всякой подробности… как солнце отражается в малой капле воды…»

Мы увидели, что два критика в суждениях про Обломова и роман в целом спорят и отрицают один другого. Так кому же из них верить? На этот вопрос дал ответ И. Анненский, заметив, что ошибочно «останавливаться на вопросе, какой тип Обломов. Отрицательный или положительный? Этот вопрос вообще относится к числу школьно-рыночных…» И подсказывает, что «самый естественный путь в каждом разборе типа - начинать с разбора своих впечатлений, по возможности их углубив». Для этого «углубления» и нужна критика. Чтобы донести реакцию современников, дополнить самостоятельные выводы, а не заменять свои впечатления. Вообще-то Гончаров верил в своего читателя, и на замечания, что его герой непонятен, парировал: «А читатель на что? Разве он олух какой-нибудь, что воображением не сумеет по данной автором идее дополнить остальное? Разве Печорины, Онегины… досказаны до мелочей? Задача автора - господствующий элемент характера, а остальное - дело читателя».

Роман в четырех частях

Часть первая

I

В Гороховой улице, в одном из больших домов, народонаселения которого стало бы на целый уездный город, лежал утром в постели, на своей квартире, Илья Ильич Обломов. Это был человек лет тридцати двух-трех от роду, среднего роста, приятной наружности, с темно-серыми глазами, но с отсутствием всякой определенной идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица. Мысль гуляла вольной птицей по лицу, порхала в глазах, садилась на полуотворенные губы, пряталась в складках лба, потом совсем пропадала, и тогда во всем лице теплился ровный свет беспечности. С лица беспечность переходила в позы всего тела, даже в складки шлафрока. Иногда взгляд его помрачался выражением будто усталости или скуки; но ни усталость, ни скука не могли ни на минуту согнать с лица мягкость, которая была господствующим и основным выражением, не лица только, а всей души; а душа так открыто и ясно светилась в глазах, в улыбке, в каждом движении головы, руки. И поверхностно наблюдательный, холодный человек, взглянув мимоходом на Обломова, сказал бы: «Добряк должен быть, простота!» Человек поглубже и посимпатичнее, долго вглядываясь в лицо его, отошел бы в приятном раздумье, с улыбкой. Цвет лица у Ильи Ильича не был ни румяный, ни смуглый, ни положительно бледный, а безразличный или казался таким, может быть, потому, что Обломов как-то обрюзг не по летам: от недостатка ли движения или воздуха, а может быть, того и другого. Вообще же тело его, судя по матовому, чересчур белому свету шеи, маленьких пухлых рук, мягких плеч, казалось слишком изнеженным для мужчины. Движения его, когда он был даже встревожен, сдерживались также мягкостью и не лишенною своего рода грации ленью. Если на лицо набегала из души туча заботы, взгляд туманился, на лбу являлись складки, начиналась игра сомнений, печали, испуга; но редко тревога эта застывала в форме определенной идеи, еще реже превращалась в намерение. Вся тревога разрешалась вздохом и замирала в апатии или в дремоте. Как шел домашний костюм Обломова к покойным чертам лица его и к изнеженному телу! На нем был халат из персидской материи, настоящий восточный халат, без малейшего намека на Европу, без кистей, без бархата, без талии, весьма поместительный, так что и Обломов мог дважды завернуться в него. Рукава, по неизменной азиатской моде, шли от пальцев к плечу все шире и шире. Хотя халат этот и утратил свою первоначальную свежесть и местами заменил свой первобытный, естественный лоск другим, благоприобретенным, но все еще сохранял яркость восточной краски и прочность ткани. Халат имел в глазах Обломова тьму неоцененных достоинств: он мягок, гибок; тело не чувствует его на себе; он, как послушный раб, покоряется самомалейшему движению тела. Обломов всегда ходил дома без галстука и без жилета, потому что любил простор и приволье. Туфли на нем были длинные, мягкие и широкие; когда он, не глядя, опускал ноги с постели на пол, то непременно попадал в них сразу. Лежанье у Ильи Ильича не было ни необходимостью, как у больного или как у человека, который хочет спать, ни случайностью, как у того, кто устал, ни наслаждением, как у лентяя: это было его нормальным состоянием. Когда он был дома — а он был почти всегда дома, — он все лежал, и все постоянно в одной комнате, где мы его нашли, служившей ему спальней, кабинетом и приемной. У него было еще три комнаты, но он редко туда заглядывал, утром разве, и то не всякий день, когда человек мёл кабинет его, чего всякий день не делалось. В тех комнатах мебель закрыта была чехлами, шторы спущены. Комната, где лежал Илья Ильич, с первого взгляда казалась прекрасно убранною. Там стояло бюро красного дерева, два дивана, обитые шелковою материею, красивые ширмы с вышитыми небывалыми в природе птицами и плодами. Были там шелковые занавесы, ковры, несколько картин, бронза, фарфор и множество красивых мелочей. Но опытный глаз человека с чистым вкусом одним беглым взглядом на все, что тут было, прочел бы только желание кое-как соблюсти decorum неизбежных приличий, лишь бы отделаться от них. Обломов хлопотал, конечно, только об этом, когда убирал свой кабинет. Утонченный вкус не удовольствовался бы этими тяжелыми, неграциозными стульями красного дерева, шаткими этажерками. Задок у одного дивана оселся вниз, наклеенное дерево местами отстало. Точно тот же характер носили на себе и картины, и вазы, и мелочи. Сам хозяин, однако, смотрел на убранство своего кабинета так холодно и рассеянно, как будто спрашивал глазами: «Кто сюда натащил и наставил все это?» От такого холодного воззрения Обломова на свою собственность, а может быть, и еще от более холодного воззрения на тот же предмет слуги его, Захара, вид кабинета, если осмотреть там все повнимательнее, поражал господствующею в нем запущенностью и небрежностью. По стенам, около картин, лепилась в виде фестонов паутина, напитанная пылью; зеркала, вместо того чтоб отражать предметы, могли бы служить скорее скрижалями для записывания на них по пыли каких-нибудь заметок на память. Ковры были в пятнах. На диване лежало забытое полотенце; на столе редкое утро не стояла не убранная от вчерашнего ужина тарелка с солонкой и с обглоданной косточкой да не валялись хлебные крошки. Если б не эта тарелка, да не прислоненная к постели только что выкуренная трубка, или не сам хозяин, лежащий на ней, то можно было бы подумать, что тут никто не живет — так все запылилось, полиняло и вообще лишено было живых следов человеческого присутствия. На этажерках, правда, лежали две-три развернутые книги, валялась газета, на бюро стояла и чернильница с перьями; но страницы, на которых развернуты были книги, покрылись пылью и пожелтели; видно, что их бросили давно; нумер газеты был прошлогодний, а из чернильницы, если обмакнуть в нее перо, вырвалась бы разве только с жужжаньем испуганная муха. Илья Ильич проснулся, против обыкновения, очень рано, часов в восемь. Он чем-то сильно озабочен. На лице у него попеременно выступал не то страх, не то тоска и досада. Видно было, что его одолевала внутренняя борьба, а ум еще не являлся на помощь. Дело в том, что Обломов накануне получил из деревни, от своего старосты, письмо неприятного содержания. Известно, о каких неприятностях может писать староста: неурожай, недоимки, уменьшение дохода и т. п. Хотя староста и в прошлом и в третьем году писал к своему барину точно такие же письма, но и это последнее письмо подействовало так же сильно, как всякий неприятный сюрприз. Легко ли? Предстояло думать о средствах к принятию каких-нибудь мер. Впрочем, надо отдать справедливость заботливости Ильи Ильича о своих делах. Он по первому неприятному письму старосты, полученному несколько лет назад, уже стал создавать в уме план разных перемен и улучшений в порядке управления своим имением. По этому плану предполагалось ввести разные новые экономические, полицейские и другие меры. Но план был еще далеко не весь обдуман, а неприятные письма старосты ежегодно повторялись, побуждали его к деятельности и, следовательно, нарушали покой. Обломов сознавал необходимость до окончания плана предпринять что-нибудь решительное. Он, как только проснулся, тотчас же вознамерился встать, умыться и, напившись чаю, подумать хорошенько, кое-что сообразить, записать и вообще заняться этим делом как следует. С полчаса он все лежал, мучась этим намерением, но потом рассудил, что успеет еще сделать это и после чаю, а чай можно пить, по обыкновению, в постели, тем более, что ничто не мешает думать и лежа. Так и сделал. После чаю он уже приподнялся с своего ложа и чуть было не встал; поглядывая на туфли, он даже начал спускать к ним одну ногу с постели, но тотчас же опять подобрал ее. Пробило половина десятого, Илья Ильич встрепенулся. — Что ж это я в самом деле? — сказал он вслух с досадой. — Надо совесть знать: пора за дело! Дай только волю себе, так и... — Захар! — закричал он. В комнате, которая отделялась только небольшим коридором от кабинета Ильи Ильича, послышалось сначала точно ворчанье цепной собаки, потом стук спрыгнувших откуда-то ног. Это Захар спрыгнул с лежанки, на которой обыкновенно проводил время, сидя погруженный в дремоту. В комнату вошел пожилой человек, в сером сюртуке, с прорехою под мышкой, откуда торчал клочок рубашки, в сером же жилете, с медными пуговицами, с голым, как колено, черепом и с необъятно широкими и густыми русыми с проседью бакенбардами, из которых каждой стало бы на три бороды. Захар не старался изменить не только данного ему богом образа, но и своего костюма, в котором ходил в деревне. Платье ему шилось по вывезенному им из деревни образцу. Серый сюртук и жилет нравились ему и потому, что в этой полуформенной одежде он видел слабое воспоминание ливреи, которую он носил некогда, провожая покойных господ в церковь или в гости; а ливрея в воспоминаниях его была единственною представительницею достоинства дома Обломовых. Более ничто не напоминало старику барского широкого и покойного быта в глуши деревни. Старые господа умерли, фамильные портреты остались дома и, чай, валяются где-нибудь на чердаке; предания о старинном быте и важности фамилии всё глохнут или живут только в памяти немногих, оставшихся в деревне же стариков. Поэтому для Захара дорог был серый сюртук: в нем да еще в кое-каких признаках, сохранившихся в лице и манерах барина, напоминавших его родителей, и в его капризах, на которые хотя он и ворчал, и про себя и вслух, но которые между тем уважал внутренне, как проявление барской воли, господского права, видел он слабые намеки на отжившее величие. Без этих капризов он как-то не чувствовал над собой барина; без них ничто не воскрешало молодости его, деревни, которую они покинули давно, и преданий об этом старинном доме, единственной хроники, веденной старыми слугами, няньками, мамками и передаваемой из рода в род. Дом Обломовых был когда-то богат и знаменит в своей стороне, но потом, бог знает отчего, все беднел, мельчал и наконец незаметно потерялся между не старыми дворянскими домами. Только поседевшие слуги дома хранили и передавали друг другу верную память о минувшем, дорожа ею, как святынею. Вот отчего Захар так любил свой серый сюртук. Может быть, и бакенбардами своими он дорожил потому, что видел в детстве своем много старых слуг с этим старинным, аристократическим украшением. Илья Ильич, погруженный в задумчивость, долго не замечал Захара. Захар стоял перед ним молча. Наконец он кашлянул. — Что ты? — спросил Илья Ильич. — Ведь вы звали? — Звал? Зачем же это я звал — не помню! — отвечал он потягиваясь. — Поди пока к себе, а я вспомню. Захар ушел, а Илья Ильич продолжал лежать и думать о проклятом письме. Прошло с четверть часа. — Ну, полно лежать! — сказал он, — надо же встать... А впрочем, дай-ка я прочту еще раз со вниманием письмо старосты, а потом уж и встану. — Захар! Опять тот же прыжок и ворчанье сильнее. Захар вошел, а Обломов опять погрузился в задумчивость. Захар стоял минуты две, неблагосклонно, немного стороной посматривая на барина, и наконец пошел к дверям. — Куда же ты? — вдруг спросил Обломов. — Вы ничего не говорите, так что ж тут стоять-то даром? — захрипел Захар, за неимением другого голоса, который, по словам его, он потерял на охоте с собаками, когда ездил с старым барином и когда ему дунуло будто сильным ветром в горло. Он стоял вполуоборот среди комнаты и глядел все стороной на Обломова. — А у тебя разве ноги отсохли, что ты не можешь постоять? Ты видишь, я озабочен — так и подожди! Не залежался еще там? Сыщи письмо, что я вчера от старосты получил. Куда ты его дел? — Какое письмо? Я никакого письма не видал, — сказал Захар. — Ты же от почтальона принял его: грязное такое! — Куда ж его положили — почему мне знать? — говорил Захар, похлопывая рукой по бумагам и по разным вещам, лежавшим на столе. — Ты никогда ничего не знаешь. Там, в корзине, посмотри! Или не завалилось ли за диван? Вот спинка-то у дивана до сих пор не починена; что б тебе призвать столяра да починить? Ведь ты же изломал. Ни о чем не подумаешь! — Я не ломал, — отвечал Захар, — она сама изломалась; не век же ей быть: надо когда-нибудь изломаться. Илья Ильич не счел за нужное доказывать противное. — Нашел, что ли? — спросил он только. — Вот какие-то письма. — Не те. — Ну, так нет больше, — говорил Захар. — Ну хорошо, поди! — с нетерпением сказал Илья Ильич. — Я встану, сам найду. Захар пошел к себе, но только он уперся было руками о лежанку, чтоб прыгнуть на нее, как опять послышался торопливый крик: «Захар, Захар!» — Ах ты, господи! — ворчал Захар, отправляясь опять в кабинет. — Что это за мученье? Хоть бы смерть скорее пришла! — Чего вам? — сказал он, придерживаясь одной рукой за дверь кабинета и глядя на Обломова, в знак неблаговоления, до того стороной, что ему приходилось видеть барина вполглаза, а барину видна была только одна необъятная бакенбарда, из которой, так и ждешь, что вылетят две-три птицы. — Носовой платок, скорей! Сам бы ты мог догадаться: не видишь! — строго заметил Илья Ильич. Захар не обнаружил никакого особенного неудовольствия, или удивления при этом приказании и упреке барина, находя, вероятно, с своей стороны и то и другое весьма естественным. — А кто его знает, где платок? — ворчал он, обходя вокруг комнату и ощупывая каждый стул, хотя и так можно было видеть, что на стульях ничего не лежит. — Всё теряете! — заметил он, отворяя дверь в гостиную, чтоб посмотреть, нет ли там. — Куда? Здесь ищи! Я с третьего дня там не был. Да скорее же! — говорил Илья Ильич. — Где платок? Нету платка! — говорил Захар, разводя руками и озираясь во все углы. — Да вон он, — вдруг сердито захрипел он, — под вами! Вон конец торчит. Сами лежите на нем, а спрашиваете платка! И, не дожидаясь ответа, Захар пошел было вон. Обломову стало немного неловко от собственного промаха. Он быстро нашел другой повод сделать Захара виноватым. — Какая у тебя чистота везде: пыли-то, грязи-то, боже мой! Вон, вон, погляди-ка в углах-то — ничего не делаешь! — Уж коли я ничего не делаю... — заговорил Захар обиженным голосом, — стараюсь, жизни не жалею! И пыль-то стираю и мету-то почти каждый день... Он указал на середину пола и на стол, на котором Обломов обедал. — Вон, вон, — говорил он, — все подметено, прибрано, словно к свадьбе... Чего еще? — А это что? — прервал Илья Ильич, указывая на стены и на потолок. — А это? А это? — Он указал и на брошенное со вчерашнего дня полотенце и на забытую, на столе тарелку с ломтем хлеба. — Ну, это, пожалуй, уберу, — сказал Захар снисходительно, взяв тарелку. — Только это! А пыль по стенам, а паутина?.. — говорил Обломов, указывая на стены. — Это я к святой неделе убираю: тогда образа чищу и паутину снимаю... — А книги, картины обмести?.. — Книги и картины перед рождеством: тогда с Анисьей все шкафы переберем. А теперь когда станешь убирать? Вы все дома сидите. — Я иногда в театр хожу да в гости: вот бы... — Что за уборка ночью! Обломов с упреком поглядел на него, покачал головой и вздохнул, а Захар равнодушно поглядел в окно и тоже вздохнул. Барин, кажется, думал: «Ну, брат, ты еще больше Обломов, нежели я сам», а Захар чуть ли не подумал: «Врешь! ты только мастер говорить мудреные да жалкие слова, а до пыли и до паутины тебе и дела нет». — Понимаешь ли ты, — сказал Илья Ильич, — что от пыли заводится моль? Я иногда даже вижу клопа на стене! — У меня и блохи есть! — равнодушно отозвался Захар. — Разве это хорошо? Ведь это гадость! — заметил Обломов. Захар усмехнулся во все лицо, так что усмешка охватила даже брови и бакенбарды, которые от этого раздвинулись в стороны, и по всему лицу до самого лба расплылось красное пятно. — Чем же я виноват, что клопы на свете есть? — сказал он с наивным удивлением. — Разве я их выдумал? — Это от нечистоты, — перебил Обломов. — Что ты все врешь! — И нечистоту не я выдумал. — У тебя вот там мыши бегают по ночам — я слышу. — И мышей не я выдумал. Этой твари, что мышей, что кошек, что клопов, везде много. — Как же у других не бывает ни моли, ни клопов? На лице Захара выразилась недоверчивость, или, лучше сказать, покойная уверенность, что этого не бывает. — У меня всего много, — сказал он упрямо, — за всяким клопом не усмотришь, в щелку к нему не влезешь. А сам, кажется, думал: «Да и что за спанье без клопа?» — Ты мети, выбирай сор из углов — и не будет ничего, — учил Обломов. — Уберешь, а завтра опять наберется, — говорил Захар. — Не наберется, — перебил барин, — не должно. — Наберется — я знаю, — твердил слуга. — А наберется, так опять вымети. — Как это? Всякий день перебирай все углы? — спросил Захар. — Да что ж это за жизнь? Лучше бог по душу пошли! — Отчего ж у других чисто? — возразил Обломов. — Посмотри напротив, у настройщика: любо взглянуть, а всего одна девка... — А где немцы сору возьмут, — вдруг возразил Захар. — Вы поглядите-ко, как они живут! Вся семья целую неделю кость гложет. Сюртук с плеч отца переходит на сына, а с сына опять на отца. На жене и дочерях платьишки коротенькие: все поджимают под себя ноги, как гусыни... Где им сору взять? У них нет этого вот, как у нас, чтоб в шкафах лежала по годам куча старого, изношенного платья или набрался целый угол корок хлеба за зиму... У них и корка зря не валяется: наделают сухариков, да с пивом и выпьют! Захар даже сквозь зубы плюнул, рассуждая о таком скаредном житье. — Нечего разговаривать! — возразил Илья Ильич, ты лучше убирай. — Иной раз и убрал бы, да вы же сами не даете, — сказал Захар. — Пошел свое! Все, видишь, я мешаю. — Конечно, вы; все дома сидите: как при вас станешь убирать? Уйдите на целый день, так и уберу. — Вот еще выдумал что — уйти! Поди-ка ты лучше к себе. — Да право! — настаивал Захар. — Вот, хоть бы сегодня ушли, мы бы с Анисьей и убрали все. И то не управимся вдвоем-то: надо еще баб нанять, перемыть все. — Э! какие затеи — баб! Ступай себе, — говорил Илья Ильич. Он уж был не рад, что вызвал Захара на этот разговор. Он все забывал, что чуть тронешь этот деликатный предмет, как и не оберешься хлопот. Обломову и хотелось бы, чтоб было чисто, да он бы желал, чтоб это сделалось как-нибудь так, незаметно, само собой; а Захар всегда заводил тяжбу, лишь только начинали требовать от него сметания пыли, мытья полов и т.п. Он в таком случае станет доказывать необходимость громадной возни в доме, зная очень хорошо, что одна мысль об этом приводила барина его в ужас. Захар ушел, а Обломов погрузился в размышления. Через несколько минут пробило еще полчаса. — Что это? — почти с ужасом сказал Илья Ильич. — Одиннадцать часов скоро, а я еще не встал, не умылся до сих пор? Захар, Захар! — Ах ты, боже мой! Ну! — послышалось из передней, и потом известный прыжок. — Умыться готово? — спросил Обломов. — Готово давно! — отвечал Захар. — Чего вы не встаете? — Что ж ты не скажешь, что готово? Я бы уж и встал давно. Поди же, я сейчас иду вслед за тобою. Мне надо заниматься, я сяду писать. Захар ушел, но чрез минуту воротился с исписанной и замасленной тетрадкой и клочками бумаги. — Вот, коли будете писать, так уж кстати извольте и счеты поверить: надо деньги заплатить. — Какие счеты? Какие деньги? — с неудовольствием спросил Илья Ильич. — От мясника, от зеленщика, от прачки, от хлебника: все денег просят. — Только о деньгах и забота! — ворчал Илья Ильич. — А ты что понемногу не подаешь счеты, а все вдруг? — Вы же ведь все прогоняли меня: завтра да завтра... — Ну, так и теперь разве нельзя до завтра? — Нет! Уж очень пристают: больше не дают в долг. Нынче первое число. — Ах! — с тоской сказал Обломов. — Новая забота! Ну, что стоишь? Положи на стол. Я сейчас встану, умоюсь и посмотрю, — сказал Илья Ильич. — Так умыться-то готово? — Готово! — сказал Захар. — Ну, теперь... Он начал было, кряхтя, приподниматься на постели, чтоб встать. — Я забыл вам сказать, — начал Захар, — давеча, как вы еще почивали, управляющий дворника прислал: говорит, что непременно надо съехать... квартира нужна. — Ну, что ж такое? Если нужна, так, разумеется, съедем. Что ты пристаешь ко мне? Уж ты третий раз говоришь мне об этом. — Ко мне пристают тоже. — Скажи, что съедем. — Они говорят: вы уж с месяц, говорят, обещали, а все не съезжаете; мы, говорят, полиции дадим знать. — Пусть дают знать! — сказал решительно Обломов. — Мы и сами переедем, как потеплее будет, недели через три. — Куда недели через три! Управляющий говорит, что чрез две недели рабочие придут: ломать все будут... «Съезжайте, говорит, завтра или послезавтра...» — Э-э-э! слишком проворно! Видишь, еще что! Не сейчас ли прикажете? А ты мне не смей и напоминать о квартире. Я уж тебе запретил раз; а ты опять. Смотри! — Что ж мне делать-то? — отозвался Захар. — Что ж делать? — вот он чем отделывается от меня! — отвечал Илья Ильич. — Он меня спрашивает! Мне что за дело? Ты не беспокой меня, а там как хочешь, так и распорядись, только чтоб не переезжать. Не может постараться для барина! — Да как же, батюшка, Илья Ильич, я распоряжусь? — начал мягким сипеньем Захар. — Дом-то не мой: как же из чужого дома не переезжать, коли гонят? Кабы мой дом был, так я бы с великим моим удовольствием... — Нельзя ли их уговорить как-нибудь. «Мы, дескать, живем давно, платим исправно». — Говорил, — сказал Захар. — Ну, что ж они? — Что! Наладили свое: «Переезжайте, говорят, нам нужно квартиру переделывать». Хотят из докторской и из этой одну большую квартиру сделать, к свадьбе хозяйского сына. — Ах ты, боже мой! — с досадой сказал Обломов. — Ведь есть же этакие ослы, что женятся! Он повернулся на спину. — Вы бы написали, сударь, к хозяину, — сказал Захар, — так, может быть, он бы вас не тронул, а велел бы сначала вон ту квартиру ломать. Захар при этом показал рукой куда-то направо. — Ну хорошо, как встану, напишу... Ты ступай к себе, а я подумаю. Ничего ты не умеешь сделать, — добавил он, — мне и об этой дряни надо самому хлопотать. Захар ушел, а Обломов стал думать. Но он был в затруднении, о чем думать: о письме ли старосты, о переезде ли на новую квартиру, приняться ли сводить счеты? Он терялся в приливе житейских забот и все лежал, ворочаясь с боку на бок. По временам только слышались отрывистые восклицания: «Ах, боже мой! Трогает жизнь, везде достает». Неизвестно, долго ли бы еще пробыл он в этой нерешительности, но в передней раздался звонок. — Уж кто-то и пришел! — сказал Обломов, кутаясь в халат. — А я еще не вставал — срам да и только! Кто бы это так рано? И он, лежа, с любопытством глядел на двери.