Рассказы заключенных о жизни на зоне читать. Очень печальная история про тюрьму (внимание, неприятные физиологические подробности). "Секретное оружие" вертухаев

Сложно себе представить, как могут уживаться в одном помещении сто здоровых, разной степени агрессивности, не всегда адекватных мужчин. У каждого из них своя история, свой опыт, свои интересы. Естественно, между ними возникают конфликты. Теснота, бытовые неудобства лишь усугубляют ситуацию. Тем не менее жизнь в местах лишения свободы подчиняется строгим законам и правилам, которые жестко регламентируют поведение местных жителей.

Неотъемлемой частью этих правил является существование среди заключенных отдельной касты отверженных. Это так называемые обиженные, опущенные или угловые. Они так вписались в тюремную иерархию, делая самую грязную работу, что без их существования само функционирование системы было бы под вопросом. Более того, наличие такой касты открывает большие возможности для всевозможных манипуляций и управления заключенными. Перспектива попасть в обиженные делает зэков сговорчивыми и способными пойти на многие компромиссы.

Как становятся обиженными? У каждого из них своя история, свой путь. Опустить могут сами зэки за какой-нибудь проступок. Например, осужденных за педофилию ждет именно такая участь. С помощью других заключенных опустить могут и сами тюремщики. Можно просто посидеть за одним столом с обиженными, поздороваться с ним за руку, поесть из одной посуды — и ты, словно подхвативший неизлечимый вирус, становишься таким же. Обратного пути нет. Такие заключенные сидят за отдельными столами, спят отдельно в углу барака, едят из отдельной посуды. Жизнь их незавидна и нелегка. Как правило, они убирают туалеты и выносят мусор. Конечно же, обиженный обиженному рознь. Одно дело — бывший воин-десантник, громила, осужденный за убийство, попавший в эту касту за то, что, рассказывая о подробностях своей интимной жизни, упомянул о занятиях оральным сексом с девушкой, а другое дело — педофил.

У нас в отряде жил всеми гонимый угловой Артем, московский парень двадцати лет отроду. Жизнь его складывалась очень непросто. Он гей. Сидел во второй раз за кражу. На свободе работал в ночном клубе и, обокрав своего клиента, опять попал в тюрьму. Артем — ВИЧ-инфицированный. Сначала его распределили в специальный, шестой отряд, где содержатся только ВИЧ-инфицированные. Отношения с окружающими у него не очень-то складывались. В силу его положения в тюремном сообществе, на него была возложена обязанность убирать туалет, а кроме того, он стал объектом сексуальных утех озабоченных зэков и регулярно подвергался насилию. После его попытки повеситься Артема перевели в карантин. Нельзя сказать, что его жизнь здесь значительно улучшилась. Артем с утра до ночи продолжал мыть туалет и выносить на помойку использованную туалетную бумагу. В перерывах между этими занятиями он стирал личные вещи дневальных — полотенца, майки, трусы, носки. В перерывах между этими перерывами его регулярно били те же дневальные. Ссадины и синяки не сходили с его лица. А по ночам местные царьки карантина заставляли Артема вспоминать свою вольную жизнь, используя его для плотских утех. Мне было его безумно жаль, и я старался всячески ему помочь — давал сигареты, чай. Это не очень облегчило и скрасило его жизнь, и Артем, не выдержав издевательств, вскрыл себе вены, после чего… опять попал в шестой отряд для ВИЧ-инфицированных, откуда его не так давно перевели сюда.

Через некоторое время, находясь в другом отряде, я услышал следующую историю об Артеме, которая приключилась с ним в отряде для ВИЧ-инфицированных. Один блатной зэк, цыган по прозвищу Будулай, которого я знал лично, начал приставать к Артему. Цыган настаивал, чтобы Артем в известном процессе играл активную роль. «Не могу! — отчаянно сопротивлялся Артем. — Если меня, то пожалуйста! А сам я ну никак не смогу». Цыган не отставал и продолжал настаивать на своем. Артем решил пожаловаться на ловеласа местным блатным. «Да ты что, гадина, на мужика наговариваешь?!» — не поверили те Артему. Но, уступив его настойчивости, все-таки решили проверить цыгана. «Назначай свидание! — сказали блатные. — Мы будем рядом, в засаде. Если что — прикроем».

Наступила ночь, и наша парочка, стараясь не привлекать ничьего внимания, пробирается на место свидания — в помещение воспитательной работы. Есть такая комната в бараке, где заключенные смотрят телевизор. Эх, не знал Будулай, что ждала его там засада. В самый ответственный момент включился свет, и изумленным взорам зэков предстал обнаженный Будулай, находящийся в недвусмысленном положении. Понимая, что его ожидает, он не растерялся и выпрыгнул в окно второго этажа, пробив стекла. Непостижимым образом за считаные секунды он сумел преодолеть высоченную ограду локального сектора, снабженную специальными барабанами — вертушками с колючей проволокой. Захочешь перелезть, возьмешься за реечку, подтянешься, а барабан прокрутится вниз.

Голый цыган с криками «Спасите, помогите, убивают!» залетел в расположенную на аллее будку секторов — помещение, где находятся сотрудники колонии, следящие за передвижением зэков. Ни один осужденный не выйдет из локального сектора без ведома дежурного милиционера. Той ночью цыган ворвался в их сон. Ничего не понимающие мусора долго протирали глаза, глядя на голого заключенного, ночью, в середине зимы вломившегося в их домик. Цыгана спасли, предоставив ему политическое убежище в другом отряде. Его жизнь кардинально поменялась, и он стал покорно нести все тяготы и лишения своей нелегкой жизни. Ряды обиженных, которых в колонии не хватало, пополнились еще одним отверженным.

Однажды к нам в отряд заехал некий Миша П. Обычный зэк, ничем не выделяющийся из общей массы, осужденный за грабежи и разбои. Он оставался обычным до тех пор, пока в колонию не прибыл другой этап и не выяснилось, что Миша — угловой. По понятиям такой заключенный должен был сразу сообщить о своем статусе и занять свое место. Миша же решил начать новую жизнь и больше недели сидел за одним столом с другими заключенными, ел с ними из одной посуды, пил чифир из одной кружки. Получалось, что он «заразил» весь отряд. Но нет! Оказывается, по тем же понятиям, если заключенные не знали о том, что другой зэк угловой, а тот это дело скрыл, то так не считается. Мишу жестоко наказали, избив его до полусмерти.

Надо сказать, что история эта произвела на меня сильное впечатление и заставила задуматься о хрупкости нашего бытия.

Жизнь продолжалась.

Как отдыхали на зоне в веселые 90-е
Пенитенциарная система - минимодель государства. Всё, что происходит на свободе, имеет место и за решёткой. Взять хоть те же лихие 90-е. Тогда в стране творилось невообразимое. В зонах тоже творился бардак. Ещё и приняли многие явно неадекватные законы. Чтобы не быть голословным, приведу наглядный пример.
Представьте себе исправительную колонию на Северо-Западе. Полторы тысячи осуждённых. Как ни странно, но на огромной промышленной зоне, где при СССР располагались филиалы крупных заводов, все помещения, включая подсобки под лестницами, заняты кооперативами. Это всё потому, что если кооператор занимает трудом зеков, то его освобождают от налогов.

Сага о крысиных хвостах

В любом лагере всегда есть, мягко говоря, странноватые персонажи. Говоря о «странностях» убийц, насильников, воров, прошедших зону вдоль и поперёк, нужно сделать поправку на то, что там собраны маргинальные личности, большинство уже никогда не вернётся к полноценной жизни.
Но и на этом фоне попадаются свои «чудаки» - люди, которые в нечеловеческих условиях живут вопреки принятой логике.
Одним из таких в уральском лагере был некто Нефёдов - здоровенный мужик, бывший колхозный тракторист, который по пьяной лавочке совершил двойное убийство. Поругавшись с приятелем, он выпил добрый жбан забористого самогона, оседлал «железного коня» и на всей скорости въехал в стену хилого деревенского домика, стоявшего на деревенском отшибе. Стена рухнула, под завалами погибли и недруг взбесившегося тракториста и его супруга.

Театр строгого режима

Осуждённый, про которого расскажу вначале, вовсе не герой нашей истории, но без него невозможно понять все перипетии сюжета.
Старый зек по кличке Фокич - персонаж с трагичной судьбой. Сел он за убийство. С учётом того, что преподавал в университете, дали ему меньше меньшего - четыре года. Другой бы радовался, но этот вообще не хотел сидеть и написал заявление о пересмотре. Новый суд впаял ему восемь лет. Тут уж любой бы стал возмущаться. Фокич тоже не стерпел и сочинил очередную жалобу. В итоге получил вместо восьми двенадцать. Сколько после он трепыхался, приговор оставили без изменений.

Тракторист

Был в нашей зоне мужичок со странным погонялом Тракторист. А откуда оно у него появилось? История этого погоняла поучительная и смешная.
Мечта о прекрасном
Колян срочную служил мехводом в танковой роте. А на зону попал за то, что он, работая водилой на скорой, поехал ночью с бригадой врачей на очередной вызов. Там произошло ДТП. Пьяный водитель сбил двух пешеходов, парня и девушку, на обочине неосвещенной дороги. У девушки были ушибы, а парень получил перелом ноги. Сам пьяный водила вызвал милицию и скорую.
Этот урод (Колян который), подъезжая к месту аварии, загляделся на стоявшую у обочины девушку в мини и не заметил лежавшего на земле сбитого парня. И, как снайпер, точнехонько наехал ему прямо на голову.

Как кум зафаршмачил все руководство колонии

Чем Россия славится, так это умением колотить понты. Одни саммиты, чемпионаты мира и Олимпиада чего стоят. На местечковом уровне мелкие начальнички тоже всячески пытаются «блеснуть чешуей», когда принимают высоких гостей.
К нам едет ревизор ...
Неволя - миниатюрная модель государства. В нашей тихой северной колонии строгого режима началась паника, когда стало известно, что через три дня пожалуют столичные управленцы. Естественно, их будут сопровождать местные «шишки» от юстиции и, как водится, телевизионщики с прочими корреспондентами.
Наш «хозяин», когда узнал новость, посерел и сказал: «Катастрофа». После быстро пришел в себя и начал строить из загаженной зоны «потемкинскую деревню». В темпе покрасили фасады бараков, что видны с плаца, в веселенькие цвета. Завезли в столовую продукты с вольной базы, чтобы сготовить арестантам вместо баланды типа повседневный обед, как в хорошем ресторане.

"Секретное оружие" вертухаев

В тот день зона три раза стояла на ушах. Поэтому наш рассказ как бы тоже трилогия, но объединенная единым сюжетом.
Часть 1 .
В тихое исправительное учреждение строгого режима нелегкая принесла проверяющих из управы. Высокая делегация в числе прочего объявила тревогу и сбор всех сотрудников, даже выходных. Плюс явиться они должны быстро, трезвыми (что для отдыхающих пупкарей почти нереально) и с тревожными чемоданчиками. Кто не в курсе - это баул такой. Он должен быть у вояк. Комплектуется за свой счет. Туда входят: нательное белье, мыльно-рыльные принадлежности, ручки-тетрадки, продукты - там тушенка и прочее по мелочи. Так что подавляющее большинство сотрудников явились шустро и все необходимое на случай войны и автономного похода с собой привезли. Самое дешевое, конечно. Но кто ж будет тратиться, зная, что боевые действия нескоро начнутся. Тем более в глухой тайге.

Азартный вертухай

Как сиделец отлупил дубиналом подлого тюремщика
Всем известно, что в войсках числится много лишнего народу. Взять тех же спортсменов, выступающих за СКА и ЦСКА. Люди вообще в части не появляются, но получают крутые офицерские звания и зарплату, хотя часто не дружат с головой и выше ефрейтора их аттестовывать нельзя.
Мышцы вместо извилин
Вот и к нам в зону пришел служить такой спортсмен, бывший чемпион-легкоатлет, молодой капитан Собакин. На свою беду он получил во время своей спортивной карьеры травму, не совместимую с высокими результатами. В армии его держать больше не стали и сократили в первую очередь. Пенсию он не заработал, кроме как бегать, ничего не умел. В свое время вместо школы и института Собакин посещал стадион. В учебных заведениях ему ставили зачеты как спортивной гордости страны. Так что голова у капитана серьезно отставала в развитии от мышц ног.

Каждая статья должна начинаться с вступления. Я не знаю как представить героев, о которых расскажу сегодня, потому что я должна быть не предвзятой. Я так не умею. Я не умею относиться никак. Безразличие - худшее, что может быть в человеке.

Франсиско Гойя. Тюремная сцена

Станислав, отбывает наказание в ПУ №4, г. Крикова. Тюремный срок - 9 лет.

Моя жизнь не задалась с самого начала – когда мне было 2 года, меня потеряла мама. Она пошла со мной в магазин, я остался на улице, когда она вышла – меня уже не было. Я мало что помню из своего детства, но врезалось в память как в интернате, в котором я каким-то чудом оказался, нам на завтрак давали стакан молока и невкусную, отсыревшую булочку.

В интернате я пробыл до 6 лет, потом меня нашёл папа. Кто-то сказал ему, что по телевизору показали сюжет о потерявшемся ребёнке, который очень похож на него. Он решил восстановить отцовство, год ходил по судам.

Дома, вместе с папой и периодически меняющимися мачехами, я прожил полгода. Больше просто не смог – папа беспросветно пил, поднимал на меня руку, нигде не работал. В итоге я снова вернулся в интернат, жил там с понедельника по пятницу, приезжал домой только в выходные. Зачем приезжал? Потому что у меня все-таки был дом, какой-никакой был, и мне хотелось куда-то приезжать. Конечно, дома все было ещё хуже, чем в интернате, ну и что с того?

Ещё со школы у меня была кличка «Барон», потому что у меня всегда водились деньги, я рано начал воровать. В 7 классе за воровство меня определили в Солонец, где находилось исправительное учреждение для особо трудных подростков. Оттуда я благополучно сбежал, какое-то время скитался по улицам, продолжал воровать по мелочи. Школу я, конечно, бросил.

В 18 лет меня посадили, всё было по-взрослому. Как это получилось? В 17 лет я познакомился с девушкой, у которой папа был крупной шишкой в каком-то учреждении по борьбе с коррупцией. На момент, когда мы начали встречаться, я подрабатывал на стройке, но жить мне было негде. И девушка пригласила меня пожить у неё пару дней, пока родители и она были в отъезде. Я согласился, помню, что в один из дней я заметил возле журнального столика что-то похожее на ноутбук, открыл, а это оказался чемоданчик с деньгами. Там было столько денег, что у меня снесло крышу. Я стал судорожно звонить друзьям и спрашивать, на что их можно потратить. Сколько было в том чемоданчике? Много. Я гулял на эти деньги почти 8 месяцев – разъезжал на арендованном «хаммере», дарил охапки роз своим подружкам, одевался в крутых магазинах. Потом меня поймали и посадили на 8 лет за кражу в особо крупных размерах.

Мой арест напоминал сцену из блокбастера – я в дорогом белом костюме, спускаюсь к только что заказанному такси (в тот день я должен был улетать в Америку к своей новой возлюбленной), открываю дверь, а оттуда вылезают полицейские и валят меня в грязь с криками «Руки за голову!».

Первое, что тобой овладевает, когда ты оказываешься в тюрьме – страх. И если его не перебороть, адаптироваться к жизни за решеткой будет очень сложно.

Многие, находясь в тюрьме, твердят о том, что вот, мол, как только выйдут на свободу, сразу же начнут меняться. Меняться надо здесь, только здесь, на свободе будет уже поздно.

Мой день в тюрьме начинается с утренней пробежки, если тепло, или с обычной физкультуры. Потом завтрак, чистка зубов и дальше я принадлежу сам себе. Всё свое время я стараюсь чем-то занять – учусь на повара, занимаюсь волонтёрством в организации «Viata Noua», служу в местной церкви, в которой и живу. Я стараюсь не только себя занимать, но и приносить пользу людям – провожу группы, разговариваю с теми, кто интересуется верой, общаюсь с другими христианами, объясняю, как можно исправиться. Все это помогает не сойти с ума.

В тюрьме не хватает свободы и доверительных отношений, такой настоящей дружбы, когда ты можешь рассказать человеку всё и не бояться насмешек, осуждения, сплетен.

Кстати, в тюрьме я бросил курить, правда. Здесь – это, конечно, поступок.

Много раз я прокручивал в голове свою предыдущую жизнь, много раз пытался понять – кто виноват в том, что сейчас я за решёткой. Всё оказалось просто – виноват только я, поэтому и расхлёбываю.

Сейчас для меня самое дорогое в жизни - это семья. Никакие деньги, машины, телефоны или положение не заменят чувство, когда тебя кто-то ждёт дома. Ты можешь зарабатывать миллионы, иметь самую крутую в мире работу, но если в конце дня ты возвращаешься в пустую квартиру, все остальное пыль.

Мне осталось отсидеть пять лет. На воле меня ждут отец и сестра, они оба живут в Париже. Ты спрашиваешь про брата? Он умер от пьянства, мама тоже, от рака.

Что бы я сказал ей, если бы была такая возможность? Что люблю…

Вероника, отбывает наказание в ПУ №7, села Руска. Тюремный срок - 8 лет.

Я уже четыре года здесь, осталось ровно столько же. Попав сюда, я на многие вещи начала смотреть по-другому, осознала все свои ошибки, но легче мне от этого не стало.

Первое время было очень тяжело, я много плакала. Когда меня отправили сюда, моему сыну был год и 2 месяца, дочке – почти 6 лет, я как раз её в школу готовила. К сожалению, всё это не приняли во внимание. Прокурор запросил 9 лет, судья дал 13 (позже Вере сняли 5 лет – прим. ред.). Когда я услышала эту цифру, стала просить Бога дать мне сил всё это выдержать. Не просила поскорее выйти на свободу, просила только силы, чтобы всё это пережить.

Когда дети узнали, что меня посадили, для них это был шок. Сейчас они с моей тётей, потому что больше за ними смотреть некому – все мои родные и близкие умерли. Тёте помогает отец моих детей, мы не расписаны. Последний раз я видела своих детей год назад, моя тётя не может привозить их ко мне чаще, к сожалению.

Конечно, я пишу им письма, звоню, когда есть возможность. Моя дочка постоянно меня спрашивает: «Мамочка, когда ты уже приедешь домой?», с каждым разом мне всё сложнее и сложнее отвечать на этот вопрос. Когда видела их в последний раз, мне не верилось, что это мои дети, так они изменились. Сейчас даже не знаю, как они выглядят. Сыну осенью будет 6, дочке 10 лет.

Люди думают, что мы – цыгане – все безграмотные и ходим босиком, но среди наших многие пробились наверх, все зависит от воспитания и от того, в какой среде ты вырос.

Моя мама не отдала меня в школу, она считала, что женщина должна быть, прежде всего, хозяйкой, я очень жалею об этом. Только в тюрьме я научилась писать и читать. Сколько была на воле, моя безграмотность мне не мешала, а вот здесь – очень. Какую-то жалобу или письмо написать – каждый раз приходилось кого-то просить. Сейчас я уже сама всё это могу.

Я сижу за разбойное нападение. Это был первый и последний раз, когда я согласилась на преступление. Если честно, я ничего серьезного не сделала, никого даже пальцем не тронула, нас было несколько человек, закрыли всех.

Самое сложное здесь – разлука с детьми. А ещё – лицемерие. Вроде ты только что сидела с этим человеком за одним столом и делила с ним кусок хлеба, только он отходит, сразу начинает тебе кости перемывать. Тут вообще между людьми какие-то странные отношения, каких не существует на воле. В них нет человечности, искренности, доверия.

Мой день начинается с подъема в 6 утра, потом завтрак, дальше стараюсь занять себя, чем могу – читаю, смотрю фильмы, вяжу, шью (в тюрьме я окончила курсы швеи) и так постоянно, все дни одинаковые. Иногда от этого срывает крышу. В такие моменты очень важно взять себя в руки и не сорваться, иначе очень легко нарушить режим и получить рапорт в личное дело. Чем больше рапортов, тем меньше надежды на условно-досрочное освобождение.

Если бы была возможность хотя бы на один день выйти отсюда, я пошла бы домой к детям. Я бы, наверно, пешком дошла до моего города, только чтобы их увидеть.

Я часто представляю утро, как я просыпаюсь рядом с моими малышами, как готовлю им завтрак, пока они спят, как они просыпаются и бегут ко мне с криками: «Мама, мама!». Мне очень этого не хватает.

На группы «Viata Noua» я хожу давно, мне здесь очень нравится, нас многому учат, здесь мы все - семья. На эти пару часов, что мы собираемся, я забываю, где нахожусь, и мне это нравится.
В тюрьме только и разговоров, что о свободе. Постоянно рассказываем друг другу о том, кто кого ждёт дома. Мечтаем о том, как освободимся, куда пойдём, что будем делать.

Как мы отмечаем праздники? Идём на дискотеку, пьем кофе, чиф (чифир – прим.ред.), пытаемся поднять себе настроение, поддерживаем друг друга. Мы учимся жить этой жизнью каждый день, нам приходится это делать, потому что в тюрьме хорошо только тем, кому на воле было плохо.

Когда я освобожусь, моей дочери будет 16 лет. Много раз я представляла себе, как я встречаю её здесь, это страшно. Больше всего на свете я не хочу, чтобы мои дети оказались в этих стенах. Поэтому, когда я освобожусь, постараюсь сделать всё, чтобы они получили хорошее образование и нашли свое место под солнцем.

Многие, кто приходит сюда, говорят, что мы живём в отличных условиях, евроремонт, прямо как в санатории. Знаешь, я готова сидеть на хлебе с водой и спать на полу, но быть дома, рядом со своими детьми. И не нужен мне ни евроремонт, ни что-то другое.

Ты заметила, что у нас все женщины очень ухоженные? Потому что каждый день у нас очень много свободного времени, и ты просто не знаешь, что с ним делать. Вот и начинаешь делать себе маникюр, маски разные и всё в таком роде.

Через какое-то время, находясь здесь, ты сама становишься адвокатом, хотя бы для того, чтобы знать, как себя защитить самостоятельно.

В тюрьме лучше никого и никогда не сдавать и самой не сдаваться.

Я верю, что когда-нибудь всё это закончится, и я снова буду просыпаться в собственном доме, рядом будут мои дети, любимый мужчина и всё будет как прежде.

Кирилл*, отбывает наказание в в ПУ№ 17, г. Резина. Срок заключения - пожизненно.

Я оказался в ПУ№17 г. Резина 11 мая 2001 года. До этого я 9 месяцев пробыл в следственном изоляторе в Кишиневе. Здесь, в Резине условия конечно намного лучше. Там, в камере даже умывальников нет, вместо окна – дырка в стене, а гулять можно было час в день. Здесь в Резине у нас намного лучше: мы гуляем по 2 часа в день, у каждого в камере есть душ, туалет, умывальник, три раза в неделю мы играем в футбол, два раза в неделю – в настольный теннис.

Со мной в камере сидят еще трое ребят, все трое кишинёвские, мы вместе с 2004 года. Все они мне уже, как вторая семья. Конечно, ссоримся иногда, все как в обычной семье – сегодня поссорились, завтра помирились, выручает отходчивость. Если ты воспринимаешь людей, как членов семьи, ты и относишься к ним так же.

Со мной в камере сидит парень, который сел в 19 лет, сейчас ему 32. Он молодец, нашел себе занятие по душе – вырезает из дерева разные фигуры, иконы. Здесь нужно находить себе занятие, это единственное, что тебя спасает.

Иногда, заключение идет на пользу, я в этом уверен. Если бы не тюрьма, то неизвестно на каком бы кладбище я кормил бы сейчас червей. До того, как я здесь оказался, я был совершенно другим, резким, обозленным, я не думал о завтрашнем дне. Вот сегодня есть что украсть и на что купить еду, и хорошо. А что будет завтра? Утром проснусь, придумаю.

Находясь в тюрьме, мне удалось создать настоящую семью – я женился, мы с моей супругой венчались. Мы были знакомы со школы, еще до того как мне дали пожизненный срок. Попав сюда, мы стали переписываться, и через какое-то время поняли, что не можем друг без друга.

Я реалист и прекрасно понимал, где я нахожусь, поэтому от свадьбы я ее всячески отговаривал, но у меня не получилось. Вот уже несколько лет мы в браке, в счастливом браке.

Мы видимся раз в месяц, свидание длится 4 часа. С недавнего времени нам разрешено длительное свидание, один раз в три месяца.

Наше бракосочетание не было романтичным - в тюрьму приехала работник ЗАГСа, попросила расписаться и ушла. Конечно, мне бы хотелось полноценную, настоящую свадьбу, но пока это невозможно. Моя жена - моя кровинушка, мой родной и самый близкий мне человек, который каждый день рядом со мной, не в прямом смысле конечно, ты же понимаешь.

Конечно же, я хочу детей! Сколько? Как Бог даст. И меня не смущает тот факт, что они родятся там, а я буду находиться здесь. Ведь ради чего еще стоит жить? Ради детей, только ради них.

До того, как попасть на ПЖ, я думал, что здесь сидят одни бандиты и маньяки, те, кто здесь находился, вызывали у меня отвращение. Оказавшись здесь, я понял, что был не прав. Здесь отбывают наказание ребята, которые совершили преступление в 18 лет, когда в их головах не было ни характера, ни жизненных целей, ничего. И если их отпустить домой, то поверьте, проведя несколько лет на ПЖ, на свободе они бы и мухи не обидели.

Пенитенциарная система, которую мы имеем сейчас, кого-то лечит, а кого-то калечит, все зависит от человека. Но и в этих стенах можно обрести свободу, думая о хорошем, делая добро.

Мой день начинается в 8.30: я завтракаю, потом прогулка, тренировка, обед, снова тренировка, пару часов свободного времени, ужин и время отдыха. И так каждый день, 365 дней в году, много лет подряд… Меня спасает спорт, это моя отдушина, в спорте я выплескиваю всю накопившуюся энергию.

Чего не хватает здесь? Солнца не хватает, свежего воздуха. Остальное все терпимо, можно приспособиться.

Согласно новому закону, мы можем писать прошение на условно-досрочное освобождение, отсидев не менее 35 лет. Раньше эта цифра была меньше – 25. Среди моих знакомых есть человек, который послезавтра идет на суд и на нем решится, дадут ли ему условно-досрочное или нет (интервью проходило 6 мая – прим.ред.). Он сидит с 90-го года, уже 25 лет. Из них пять лет он ждал расстрела, пока наши власти не подписали мораторий на смертную казнь. И я тебе хочу сказать, что он очень даже адекватный, здоровый, обычный человек, играет с нами в футбол, следит за собой.

У нас вообще все ребята стараются вести здоровый образ жизни – не курят, не пьют, занимаются спортом, в прошлом году наша команда выиграла «Брейн-Ринг», сейчас мы ходатайствуем, чтобы нас вывозили на соревнования по футболу с другими тюрьмами.

Здесь нет ни одного человека, который бы говорил о себе: «Мне нечего терять». Нам всем есть что терять, поверь.

Что бы я сделал, если бы мне дали один день полной свободы? Я реалист, поэтому стараюсь даже не думать об этом, чтобы не было еще больнее.

Я, кстати, не всегда был таким спокойным, правильным. Попав сюда, я был обозлен на несправедливость по отношению к себе, я и сегодня не признал свою вину. У меня до сих пор есть адвокат, который ходит на суды и я верю в хорошее окончание всей этой «незатейливой» истории.

Под Новый год я ничего не загадываю, я могу лишь попросить о чем-то Бога, помолится. Если бы была возможность увидеть его лично, я бы сказал ему, что грешен, и за свои грехи я каюсь всю жизнь.

А еще я бы попросил его о здоровье своих близких, которые плечом к лечу со мной все это время, я благодарен им за все, что они для меня делают и продолжают делать.

Больше всего я скучаю здесь по маме, моей родной маме. Только с годами понимаешь, насколько она важна, насколько она меня любит. Мы регулярно с ней созваниваемся, 9 мая ей было 65 лет. С днем рождения!

*Имя последнего героя изменено.
Елена Держанская

Не спалось. А спать надо, скоро рассвет, а за ним трудный рабочий день в цеху. Но сон не идет, хаос мыслей мешает успокоиться душе, умоляющей об отдыхе. Все кружат и кружат перед глазами строчки ее письма. Короткого и равнодушного.
Почему она предала?... Она! Та, что была царицей, богиней, а я рабом подле нее! Верным псом у ее ног. Как случилось, что я стал для нее лишь интрижкой, служебным романом? Как так оказалось, что для нее это норма, что не я первый и не я последний? Ведь я видел, ее глаза были полны искренности и любви! Как могла она принадлежать мне, отдаваться без остатка, а потом так легко забыть об этом?!

Она стала для меня всем. Она стала для меня спасением от ужасающей реальности. Островком покоя, лучком света в мрачном царстве замкнутого пространства. Отдушиной среди людской жестокости, где каждый день сталкиваешься с самыми низменными человеческими желаниями и потребностями. И она же стала моей погибелью.

Старше меня на десять лет, внешне она была хрупкой и изящной. Длинные русые волосы до пояса ниспадали струящейся волной, отливая на солнце медью с золотыми искрами. А глаза... О, эти глаза! Они меняли свой цвет, от серебристого до глубокого зеленого, в зависимости от настроения. Правда самым глубоким и насыщенным зеленым они наполнялись только в мгновения страсти, когда она уже не сознавала себя, погруженная в водоворот ощущений. Такими ее глаза были только для меня!

Но прежде чем я смог узнать, какими бывают ее глаза, мне пришлось пройти долгий путь.

Когда меня арестовали, мне только-только исполнилось 19 лет. Я был молод и горяч. Верил в светлое будущее и был преисполнен понятиями чести и благородства. Что и довело меня в итоге до тюрьмы. Опуская печальные подробности, скажу только, что дали мне 7 лет колонии строго режима за убийство. Заступился за девушку, то ли я силы не рассчитал, то ли терпила хлюпиком оказался, но кони он двинул, зараза. Девушка эта даже приезжала ко мне потом, да верности ее только на пару лет и хватило. Вся любовь прошла сразу после приговора, когда она услышала, сколько мне еще куковать в этих стенах. Горевал я недолго, но обиду запомнил, и доверять женскому полу перестал окончательно. Хотя понимал, что иначе и не могло быть, я не то что обязать или заставить, даже просить ее не стал бы дожидаться меня. Времена декабристок давно прошли, а идти на подобные жертвы нынче не в моде.

После приговора из тюрьмы меня сразу же этапировали на зону.
Тут-то я и познал всю тяжесть ответственности за совершенное преступление.

Работа была не просто тяжелой, адской, на пределе возможностей. Наша бригада работала с утра и до вечера, с небольшим перерывом на обед. В мире современных технологий, оборудование в цехе казалось доисторическим, будто специально, чтобы усложнить нам и без того не лёгкое существование. Даже механизированным это производство назвать было нельзя, в основном использовался ручной труд. Самый молодой станок был 1957-го года выпуска. Весь день, стоя около него, мы собирали аккумуляторы для автомобилей, каждый весом 25,30 кг, а дневная норма была сто штук, по десять штук с каждого члена бригады. Собрал, потащил на склад, пошел собирать следующий. Работа эта была еще и очень вредной, потому что приходилось весь день дышать свинцом и серной кислотой. Наказание своё мы здесь отбывали по полной. Ежедневно кляня ненавистные аккумуляторы и эту дыру, в которую забросила нас судьба.

Дни были однообразны до отупения. Все движения тела и разума доведены до автоматизма. Мозг атрофировался в атмосфере полного отсутствия потребности думать и развиваться. Единственным праздником здесь были свидания с родными, да еще разнообразие вносило получение передач и день закупок в магазине. Это немного встряхивало от оцепенения и равнодушия относительно своего будущего. И помогало вспомнить, что срок заключения когда-нибудь кончится.
И в какой-то такой вот момент, что-то словно включилось внутри, но по возвращении в барак, так и не выключилось, как всегда бывало раньше.

Я видел ее неоднократно, когда в очереди таких же как я, стоял за такими бесценными товарами, как чай и сигареты. Здесь это было валютой, на которую можно было купить все, даже жизнь. Я был таким же, как и все, с пустыми глазами, черными как туннели. Единственно, может, немного более хорош собой - статный блондин с голубыми глазами в обрамлении длинных пушистых ресниц. Но жизнь в колонии потрепала мой облик, а взгляд потускнел, я стал выглядеть гораздо старше своих лет. И глядя мимо меня, когда подходила моя очередь, она так же как и всем говорила: «Что милый?». Таким многообещающим тоном, словно заигрывая. Но я знал, что это лишь издевка. Я не раз видел, как она высокомерно отшивала особо впечатлительных, указывая им место, и унижала объяснением того, кто они здесь и что, всем своим видом показывая, что они - грязь под ее ногами. А она была Продавщицей. Для зека человек весьма ценный, с которым хорошие отношения были необходимы позарез. Потому что через нее можно было затянуть с воли запрещенные товары, например, продукты - мясо, кура, яйца и т.д, в том числе и алкоголь, вещи, обувь, технику не большую, такую как телефон, плеер или радио. Хотя за все это она брала только наличкой, которая тоже была под запретом, но проникала с воли через адвокатов или родственников, которые приезжали на длительные свидания.
В магазин мы могли ходить только в отрядные дни, один раз в месяц по определенным числам. Подразумевалось, что денег у нас на руках быть не может, что родственники, в соответствии со своими возможностями, только через администрацию переводят определенную сумму, которая и хранится на личном счете заключенного. Мы называли номер своего счета, и она смотрела, есть ли что-то на счету и сколько, и говорила на какую сумму можно отовариться. Каждого она обязательно обсчитывала, а если еще и не приглянулся чем-то, так сладким голосом просила и ей что-нибудь купить к чаю. И ведь не откажешь! Бывало, что на счету и не было ничего, и тогда она безразлично сообщала об этом. Хотя случались и исключения, если за день народу проходило слишком много или если попадался такой персонаж, который приходил и доставал, заранее зная, что у него ничего нет и быть не может. Тогда могла и послать, да еще и закрыться минут на сорок, заставляя оставшихся томиться в ожидании. Стерва, одним словом.
А чтобы не было столпотворения внутри магазина, или чтобы выставить особенно нахальных, при магазине был дневальный. Такой же зек, как и все остальные, но на хлебной, козырной работе. В его обязанности по магазину также входила погрузка-разгрузка и уборка.
И вот однажды я и добился перевода на столь престижную должность. Это оказалось очень непросто, я ждал этого два года, заплатил кому надо весьма кругленькую сумму, но все равно пришлось ждать, когда предыдущий парнишка уйдет по звонку. Но я готов был ждать и дольше, уж слишком сладко для меня было это место. И не только за не пыльную работу, которая многим казалась раем, после производственных цехов. Но и за то, что это позволило мне быть рядом с ней.

Мне уже не вспомнить когда именно все началось, но однажды я вдруг осознал, что живу с этим уже давно. Что стремление быть рядом с ней руководит моими поступками, что у меня есть, наконец, цель, повод чего-то желать, о чем-то думать и мечтать. Помимо освобождения, конечно. Это событие происходило независимо от моих усилий. А тут такая цель, которая заставляла меня действовать, двигаться по четко заданному себе самим направлению. Мне была как воздух необходима возможность уединиться с ней на законных основаниях. Чтобы рассказать ей все, что происходит в моей душе.
На тот момент я уже отсидел две трети своего срока и собирался на УДО. Но мысли о ней занимали все мое сознание, а ее образ затмевал даже приближающийся момент встречи с долгожданной свободой.

И наконец, настал мой первый рабочий день при магазине.
Сердце бешено стучало, готовое выпрыгнуть из груди. Я так боялся, что чем-то не угожу ей, и она уволит меня, поэтому старался изо всех сил. Но всё прошло хорошо, она даже посмотрела на меня, обратила внимание.
Конечно, первое время я никак не действовал, не показывал своих чувств, а только лишь выполнял ее поручения. Часто задерживался допоздна, вместо того, чтобы пойти отдыхать на барак после дневной проверки, которой оканчивался мой рабочий день, и помогал ей с той работой, что уже не входила в мои обязанности.
Но я готов был каждую секунду быть рядом с ней. Я сходил с ума от ее близости, когда она проходила мимо, обволакивая меня своим запахом. От смеси ее духов и женского, только ей присущего аромата, голова кружилась невероятно. А если мы иногда сталкивались, в коридоре или дверном проеме, и она задевала мою руку, то меня словно током пронзало это прикосновение. Что я чувствовал, как ее хотел и каких усилий мне стоило сдерживать себя, может представить себе только человек, не имевший женщины более пяти лет. А она словно нарочно дразнила и заводила меня. А потом с любопытством смотрела на мои мучения. А я по ночам в бараке долго ворочался и не мог уснуть, все еще ощущая ее аромат и вспоминая искорки любопытных дразнящих глаз.

Она, конечно, не сразу стала благосклонно относиться ко мне. Понимая, что ради этого места я готов на многое, сама часто загружала меня своей работой, а видя мою покладистость, привыкла к этому настолько, что уже воспринимала это как мою обязанность. Я делал за нее почти все, писал докладные, накладные, принимал заказы, пересчитывал, учитывал и т.д. Работы в магазине было достаточно. При этом она не делала уже почти ничего. Только свысока поглядывала на меня заинтересованным взглядом. Стала часто уходить пораньше.
Пока однажды неожиданно не нагрянуло начальство, в тот момент когда рабочий день еще не закончился, а она уже собралась домой и выходила из магазина. У нее потребовали объяснений, а она, как ни в чем ни бывало, перевела все стрелки на меня и даже стала наезжать не по делу. За что я ей и выписал сто в гору, прямо при руководстве. Меня тогда чуть не уволили из-за нее. Но так как была не права она, оба отделались легким замечанием.
После этого случая, она перестала язвить, подначивать меня и указывать мое место, напоминая мне, кто я и кто она, и какие полномочия имеет, как делала это с другими. И если нагружала меня своей работой, то уже по-человечески нормально просила помочь. А я и не отказывался, мне было в радость быть рядом, быть ей полезным.
Ну, а чем больше мы проводили времени вместе, тем больше узнавали друг друга. Она оказалась очень любопытной, много расспрашивала обо мне, моей семье, за что сижу, сколько, есть ли кто у меня. Я много ей рассказывал о судьбах людей, с которыми столкнулся в тюрьме и на зоне. Здесь было много любопытных персонажей, с удивительными историями. Только чувства свои от нее я по-прежнему скрывал.
В особенно трудные дни, она в благодарность за работу угощала меня чаем с чем-нибудь запрещенным. В ее подсобке было по-домашнему тепло и уютно. В конце концов, некий барьер исчез и пошли разговоры более доверительные. Я стал ненавязчиво ухаживать за ней, то букетик на территории нарву, то искусную поделку притащу от местных умельцев. Она всегда по-детски радовалась каждому моему подарку. Мы сближались стремительно. Нас тянуло друг к другу непреодолимо. Но мне было страшно сделать что-нибудь не так. Спугнуть ее своей настойчивостью. Я никак не мог понять, как она воспримет однозначность моих ухаживаний. А вдруг жаловаться побежит? А там тогда увольнение стопроцентное, а это лишение всех привилегий, которыми отличается работа дневального. Вплоть до того, что накроется УДО. А если она не побежит к начальству, но и не пойдет мне навстречу, то это может стать потом средством банального шантажа, а на такой крючок цепляться мне совсем не хотелось. И я ждал. Ждал какого-то сигнала от нее, что она не против. Ждал момента, чтобы открыться ей. Но случай представился не скоро.

Все случилось в День ее рождения. Я еще с утра подарил ей подарок - большой ларец из дерева с затейливым узором, а с внутренней стороны крышки ее имя и несколько красивых слов. А она предложила вечером, как всегда попить чаю. Но когда я закончил все дела и зашел в подсобку, то просто обомлел. Меленький столик ломился от разных вкусностей, но украшением его была бутылка домашнего сочинского вина. Она была так радушна, что я даже растерялся и оробел от такой щедрости. Но после пары бокалов напряжение начало спадать, и мы весело общались под динамичные звуки современных ритмов, звучащих из динамиков маленького радиоприемника. Потом мы сменили радиоволну, и маленькое помещение наполнилось приятной лирической музыкой. Коварный южный напиток оказался не таким уж безобидным. И я, наконец, решился. Я пригласил ее потанцевать.
Ее ладонь оказалась мягкой и прохладной. Пальцы такие нежные, что мне страшно было держать в своей большой огрубевшей ладони ее хрупкую руку. Она прижималась ко мне всем своим трепетным телом, и мне так хотелось прикоснуться губами к шее за ушком, вдыхая запах ее волос. Она чувствовала, что я возбужден ее близостью, и все понимала. А заглянув в ее глаза, я сразу тоже все понял. Она не оттолкнет меня. Она сама хочет стать мне ближе. И ей приятны мои объятья.
Вот тут меня и прорвало. Я говорил ей о любви, о том, как давно я хотел это ей сказать, как она прекрасна и что значит для меня. Я хотел быть как можно нежнее, срываться на нее голодным зверем было не в моих правилах. И я знал, что у меня хватит на это выдержки и терпения, ведь я уже был уверен, что все у нас получится. И торопиться нам ни к чему. Я не боялся, что вдруг кто-то войдет. Я знал, что она уверена в том, когда можно это позволить, иначе ничего бы не было, даже попыток.
Я стал гладить ее везде и целовать все доступные места, я наслаждался этим долгожданным моментом. Длинные волосы шелковой волной окутывали ее фигуру, потрясающе мягкие. Сначала только через одежду изучил каждый изгиб ее тела. А потом медленно, очень медленно стал снимать с нее узкое платье, чтобы познать все самые недоступные места ее прекрасного тела. А оно билось и трепетало в моих руках пойманной птицей. Как восхитительна она была, как откровенно беззащитна и открыта в момент близости. Она отдавалась мне с такой страстью, будто это у нее не было мужчины много лет. Впоследствии я заметил, что она всегда была такой. Ощущения захлестывали ее с головой, до беспамятства. Ее сбивчивое дыхание и стоны заводили меня ещё сильнее, но я длил ее удовольствие, не торопясь кончить. Я был на седьмом небе от счастья, несколько раз чувствуя сокращения ее мышц. Она кончала много, бурно и неистово. А после активных действий я ещё долго нежил ее в своих объятьях. Гладил бархатистую кожу, излучающую тепло, ставшее таким родным. Зарывался в душистые волосы. Наслаждался созерцанием обнаженного тела и никак не мог наглядеться. Такой женщины ни до, ни после нее я больше не встречал.
С этих пор казенные стены лагерного магазина стали моим личным крошечным раем.
Со мной ее стервозность улетучивалась напрочь, да и с другими она стала спокойнее и многое пропускала мимо ушей, зная, что ожидает ее вечером. Она оказалась очень нежной и ласковой любовницей... Любимой! Ее возраст и жизненный опыт были скорее подспорьем, чем помехой. Она была в самом расцвете женственности и красоты. И уже осознавала своё право на смелость в интимных отношениях. Скромностью в постели она не отличалась. Каждый раз с улыбкой вспоминаю ее эротические фантазии и придумки. По темпераменту мы походили друг другу идеально. И не было для нас ничего недоступного в те мгновения, когда весь мир сосредотачивался на чувственных ласках и ограничивался только размерами маленького диванчика в подсобке.

Наши отношения продолжались несколько месяцев. До тех пор пока каким-то образом всё не открылось. Кто позавидовал нашей любви и заложил нас, я так и не смог выяснить кто. Хотя может и к лучшему, а то убил бы, гада. Ладно я, лишился УДО и был переведен обратно, на работу в свою бригаду. За подобное злостное нарушение, иметь отношения с сотрудницей, это я еще легко отделался. Она выгородила меня перед начальством. Но она... Ей-то это за что!
Уволилась она не сразу, всё ходила к начальнику и попросила дать длительную свиданку, но не разрешили, только если она уволится. Перед ней стоял выбор – остаться на работе, но больше не видеть меня никогда, или увольнение, потому что любимый среди спец.контингента, а это строжайше запрещено, и она не имеет права работать в этой колонии.
Мне запретили посещать магазин, я видел ее только издалека... как печальна она была! Я чувствовал, как она терзается.

И наконец, настал день ее увольнения. Каким-то образом ей удалось договориться о краткосрочном свидании именно в этот свой последний день. Когда мы встретились, радость была ошеломительной. Мы почти ничего не сказали друг другу, только вначале она пыталась мне объяснить и оправдаться, что она никому ничего не говорила. Она, глупышка, решила, что я мог подумать на нее! А я осыпал поцелуями ее лицо, ее заплаканные глаза...
Это была наша последняя встреча. Почему-то в тот момент мы оба чувствовали это, и спешили хоть немного насладиться дыханием друг друга, взглядами и прикосновениями. Успеть прошептать в последний раз слова любви и преданности. И запомнить этот шепот, сохранить его в потаенных уголках своих сердец. Три часа объятий пролетели как один миг. И она упорхнула из них с обещанием скорой встречи и долгих свиданий.

А потом прошел слух, что она устроилась в магазин на другую зону, и там закрутила роман с начальником колонии. Но я не мог, не хотел в это верить. Это не о ней, это о ком-то другом. Потому что такого просто не могло быть никогда! И я ждал ее.
До тех пор пока не получил от нее письмо... Оно потрясло меня. Перевернуло весь мой мир. И разрушило его до основания. Она была для меня всем. Она была для меня спасением. Она стала моей погибелью...

Сигнал к построению оторвал меня от воспоминаний. Но мысли о письме продолжали преследовать воспаленный мозг. Ни объяснений, ни оправданий. Лишь три последних слова НЕ ЖДИ МЕНЯ...

Март 2014г.

Рецензии

я тебе в е-мале написал о своей специальности, поэтому ты понимаешь, что мне сложно читать без оглядки на свой опыт:)
слог - красивый, читается легко, эмоции вызывает разные, противоречивые, но - вызывает:) и в основном минорные и позитивые....
те кто будет тебя читать - уверен, что им понравится....
мне в целом понравилось...
такой трогательный жеский рассказик о мужской любви...